Оля познакомилась с Михаилом через газету с объявлениями.
Все дело в том, что в их периферийном городишке мужчин нормальных фактически не осталось. Просто закончились достойные женихи в округе.
Все приличные — давно и счастливо семьянины.
А всякие неприличные — активно алкоголизируются, отбывают в различных скорбных местах или имеют какие-то серьезные дефекты.
Вот бывший муж Оли был именно таким — с серьезным дефектом.
Этот муж не умел пропустить мимо себя ни одной посторонней юбки. Видел женщину и дефект его резко выпячивался наружу. Бывший, теряя голову, вовлекался в разнузданный порок.
Оле однажды надоела многолетняя борьба с дефектом — и она подала на развод.
Но личную жизнь все же хотелось обустроить. Как и любой нормальной женщине.
Оставалось одно средство — газета. Оля этого факта — газетного объявления — немного стеснялась.
Хотя, если разобраться, чего тут стесняться-то? Сотни и тысячи людей именно через печатное слово периодики находят свою судьбу — создают по любви семьи, обзаводятся детьми и внуками.
С периодикой управится любой дурак: излагаешь по существу о своей личности и описываешь параметры потенциальной второй половины.
И дело в шляпе.
Одиноким женщинам пишут одинокие мужчины со всей области или даже со всей огромной страны.
А женщины читают эти письма внимательно и выбирают сердцем.
Объявление Оли было простым: “Педагог в возрасте тридцати трех лет, уравновешенная и обаятельная женщина, в хорошей спортивной форме, без детей и домашних животных, познакомится с порядочным и серьезным мужчиной. Только для создания семьи. Из мест лишения свободы просьба не беспокоить”.
Писем Оля получила совсем немного — всего-то тридцать штук.
Из них двадцать семь были от граждан из МЛС.
Одно письмо от вдовца семидесяти шести лет — тот на склоне лет искал истинной любви.
Еще одно — от восемнадцатилетнего юноши, служившего в рядах армии. Солдат мечтал, чтобы его хоть кто-нибудь ждал. Пусть бы даже и Оля.
Последнее письмо было от Миши.
Оля только конверт вскрыла — так сразу все и почувствовала. Это было то самое — настоящее, глубокое и чистое. Без дефектов.
Переписывались они целых два месяца.
Оля жила теми конвертами: получала их и летала, а не ходила. Алела щеками. Улыбалась все время мечтательно: Мишута, Мишаня, Михася мой.
Отправляла Михаилу свои лучшие фотографии.
Вот она в походе: с рюкзаком и волосы на ветру развеваются чудесно.
Вот на отдыхе в Крыму — в сарафане и большой белой шляпе. Плечи чуть облезлые от непомерных солнечных ванн, но все равно эффектно. Будто актриса.
Миша ей прислал всего одну фотографию. Фото было почему-то детское. Юморист! Ему там было лет шесть — сидел на табурете в обнимку с помятым Чебурашкой. Толстощекий мальчик. Байковая рубашка и кривая челка делали его трогательным до слез. Такого Мишу хотелось взять на руки и затетешкать.
Оля даже осмелилась немного помечтать. Возможно, и у них с Мишей однажды появится вот такой совместный и толстощекий плод любви. Тетешкай потом в удовольствие.
…В письмах они выясняли всякое для себя важное — про жизненные планы, ожидания от второй половины, любимые блюда и предпочитаемый отдых.
Миша писал о себе подробно и искренне. Ничего порочного не выпячивал.
Хороший человек Миша: открытый, без двойного дна и иного дефекта.
Сорок два года, живет с мамой после развода с супругой. Причина развода проста — не сошлись характерами. Такое бывает повсеместно. Вроде все тут хорошие и душевные люди, но вот характеры не совпадают и вредят семейному счастью.
Со всеми своими детьми, а их было трое, Михаил общается полноценно и по воскресеньям: парки, кинотеатры, кафе-мороженое.
Алименты платит по закону.
С бывшими супругами, а их тоже оказалось несколько, отношений не поддерживает принципиально — расстались, конечно, по-товарищески, но всем новое счастье строить надо, а не старое поминать.
Друзей Миша не имеет вовсе — всегда важнее была семья. Старики-родители, действующая супруга и дети.
Это было хорошо. Бывший муж Оли друзей, а уж тем более подруг, имел всегда в избытке.
К спиртному пристрастия не испытывает. Не курит.
И это тоже отрадно — бывший супруг Оли от рюмки никогда не отказывался.
Здоровье крепкое. Лыжи и бадминтон.
На производстве пользуется заслуженным уважением коллег.
Жизненный принцип: денег взаймы не даю.
А вот Олин бывший товарищам радостно нес последнюю рубаху: берите, мне ничего не надо.
Мужскую роль Михаил выполняет в пределах бытовой нормы: краны не текут, розетки кишками наружу не вываливаются, палас выбивается тщательно.
Уважает простую пищу: борщ и котлеты по-киевски.
Отдыхать обожает на даче.
Ненавидит лицемеров и выскочек.
Олино сердечко учащенно билось: идеал. Сущий идеал.
И жил Миша почти рядом — в соседнем городе, три часа езды на электричке.
Встретились два одиночества.
Пылал сентябрь — светлая грусть и романтика.
Миша, как и положено мужчине, проявил инициативу — приехал сам.
Впервые увиделись у композиции “Голубь мира”. Оля усмотрела в этом добрый знак.
С дефективным бывшим мужем они познакомились студентами на колхозном поле — дергали турнепс. Грязь по колено и ночные попойки.
Михаил оказался мужчиной волшебных женских грез — с добрыми лучистыми глазами, робкой улыбкой. Толстощекий. Челки — ни кривой, ни ровной — уже не было. Зато имелась мужественная лысина. В плаще и с портфелем. В руках гвоздика.
Родной до слез.
Они сначала погуляли по парку. Общались, сравнивали жизненные приоритеты. Миша иногда заботливо придерживал ее за локоток. От его ладони шло тепло.
Потом посетили кафе “Русский чай”. Культурно выпили некрепкого чаю.
Под занавес пошли в кинотеатр. Фильм был про любовь. Оля немного там поплакала от избытка чувств, а Миша подержал ее за локоток.
Пробежала ощутимая искра. Каждому влюбленному она знакома.
Потом Оля проводила Михаила на электричку.
На прощание они пожали друг другу руки.
Лучистые Мишины глаза были близко-близко. Глаза искреннего и душевного человека.
И ладонь у Миши твердая и теплая. Родная.
Дефектов так и не выпятилось. Просто сущий идеал.
Оле на том вокзале хотелось даже стыдно зарыдать и Мишу никуда не отпускать.
А когда он все же забрался в свою электричку и приник к окну, расплющив нос, Оля не сдержалась — уронила несколько слезинок. И смутилась.
Потом электричка уехала. А Оля пошла домой — согбенная и придавленная разлукой.
Вот так и выглядит настоящее чувство.
Миша, конечно, пообещал позвонить ей. Вот только доберется в населённый свой пункт и сразу телефонирует: не тревожься, родная.
Оля ему свой номер телефона нацарапала на прощание в блокноте.
У Миши дома телефона не было, но он позвонит прямо с вокзала. И теплым голосом прошепчет ей, что уже соскучился до чертиков. И что она у него чудесная.
Не тревожься, родная.
Он будет лучиться глазами, а она счастливо улыбаться.
Но Миша не позвонил.
Ни через три часа, ни еще позже.
Оля от телефона ни на шаг не отходила — гипнотизировала аппарат.
Первая мысль была, конечно, самая логичная — ее Мишуту избили в этой пригородной электричке. Урок-то вон полно бродит, не все еще в МЛС определились. Обокрали человека, а потом безжалостно выкинули его из вагона на какой-нибудь станции Нижнее Козюхино. Все пассажиры, конечно, безобразие видели, но промолчали — уткнулись в газеты или грязные окна электропоезда.
А ее Миша в этом Нижнем Козюхине сидит несчастный.
Оля поплакала о жестокости мира. Хотелось рвануть в Козюхино и забрать оттуда Мишу.
Потом она представила, что суженый все же почти добрался до собственного дома, но его внезапно сбил автомобиль с лихачом за рулем. Таких лихачей сейчас пруд пруди. Сидят за баранками с тупыми мордами — рискуют чужими жизнями.
И Оля даже хотела звонить в морг и милицию Мишиного родного города — выяснить не поступало ли к ним приятного мужчины средних лет по фамилии Курочкин.
И она обзвонила всех, конечно, под утро. Крутила диск телефона ледяными пальцами. Дрожащим голосом кричала в трубку. И с замиранием сердца ждала ответа. Но мужчин средних лет по фамилии Курочкин, к счастью, никуда не поступало.
Далее Оле, конечно, подумалось, что может с Мишей и не случалось ничего вот этого совсем ужасного: ни Нижнего Козюхино, ни лихача с баранкой.
А он банально потерял блокнот с заветным номером.
И тогда Миша завтра же отобьет ей срочную телеграмму — успокоит. И в телеграмме той будет всего три слова: “Люблю Подробности письмом”.
А может и не терял он номера телефона.
А все же получил коварный инсульт. Мужчин в таком возрасте инсульты косят пачками.
И лежит он сейчас неподвижно, а старенькая мама теряет голову от горя.
И за ним, за Мишей, теперь требуется специальный уход. И она, Оля, готова его оказать — отречься от всего и бежать к любимому.
Вариант с инсультом был особенно страшным.
Оля прорыдала часа два.
Еле успокоившись, решила завтра же звонить по больницам — выяснять прогнозы врачей.
Или не звонить, а сразу рвануть по месту его жительства. К счастью, домашний адрес любимого у неё имелся. Все конверты с письмами Оля бережно хранила в прикроватной тумбочке. Перечитывала перед сном, освежала в памяти дорогие строчки.
Скажется больной на работе — и рванет. Всего-то три часа на электричке. На самой ранней электричке метнется.
Сказано — сделано.
В десять утра бледная Оля с заплаканными глазами стояла у подъезда Михаила. Руки ее были тревожно заломлены на груди. На лице — ожидание страшных известий.
Миша, будто влекомый силой ее чувства, внезапно вышел ей навстречу из-за угла дома.
С пустым мусорным ведром. В немного растянутом трико. С чуть помятым лицом. Шел бодро.
Олю увидел — растерялся.
Любимый и близкий человек. Живой и, к счастью, совершенно невредимый.
Оля зарыдала — чувства нахлынули: и облегчение, и радость встречи.
Хотелось подлететь, начать бить маленькими кулачками Мишу по груди. А потом, когда он успокоит ее теплой ладонью, прерывисто залепетать: как долго я ждала тебя…
Миша осторожно поставил своё ведро и грустно посмотрел на Олю.
Тихим голосом он рассказал ей все.
Миша не был ограблен или избит. И болезней у него никаких не наблюдалось.
Все гораздо драматичнее.
Она, Оля, не понравилась маме Миши. Не понравилась и все тут. Заочно не понравилась, по фото. Это тревожный симптом — такое мощное отторжение даже от обычной фотокарточки.
Мама посмотрела на Олю в белой шляпе, пожевала губами, и произнесла только одно: с макитрой вот этой и на порог не пущу.
А он, Миша, взбрыкнул украдкой. Дурак дураком, конечно. И поддерживал эту порочную тайную эпистолярную связь.
И даже на свидание приперся, осел.
Проклинает себя, конечно, сейчас за эту выходку.
И вот он приехал после преступной своей сходки. Только из электропоезда ногу спустил, а соседка их, Мизюлиха, уже на перроне благим матом голосит: мать родную, говорит, до приступа довел! Беги домой, бессовестная рожа, с матерью прощайся. Еле дышит, кричит соседка Мизилюха, мать-то твоя единственная. Променял родную кровь на макитру! Такой грех на душу взял!
С мамой до утра отваживался Миша. Скорую пять раз вызывал.
Поклялся, что более ни одной макитры ближе метра расстоянием к себе не допустит.
На прощание Миша доверчиво сообщил, что вообще-то он готов уже на ком угодно жениться. На любой женщине, которую мама его одобрит.
Но вот пока никак. Трижды он своевольничал — заводил семьи с женщинами недостойными. И трижды же разводился.
Прости и прощай, Оля.
Прости и прощай.
