«Я привез сестру на площадь Дзержинского в Москве и сказал: «Вот девочка, ее нужно устроить в детский дом, у нее родители репрессированы». Я делал вид, что она мне чужая: «Нашел на улице!»…
Актер Евгений Лебедев — человек сложной судьбы. Друзья и коллеги считали, что трагедия жизни сотворила Лебедева как актера, повлияв на все творчество.
Лебедев родился в семье священника и был вынужден скрывать свое происхождение. Он встречался с родителями тайно и по отцовскому совету выдавал себя в Москве за круглого сироту.
Последняя встреча с отцом состоялась незадолго до его ареста. В то времена он стал не просто «поповским сыном», а сыном «врага народа»: в 1937 года отец был репрессирован, годом позже арестовали и расстреляли мать. Лебедев действительно осиротел и остался с маленькой сестрёнкой Ниной. Чтобы обоим выжить, ему пришлось пристроить девочку в детский дом. Олег Басилашвили говорил, что Лебедев через всю жизнь пронес вину за сестренку, так и не смог себя простить.
Кстати, сестру много лет спустя он все же нашел…
«Я привез сестру на площадь Дзержинского в Москве и сказал: «Вот девочка, ее нужно устроить в детский дом, у нее родители репрессированы». Я делал вид, что она мне чужая: «Нашел на улице!»
До Лубянки были в Наркомпросе. Наркомпрос ответил: «Врагов не устраиваем, кому нужно, тот о них позаботится. Уходите!» И мы ушли. Пришли в женотдел. После моего объяснения председатель закричала: «А, поповские выродки! К нам пришли? Деться некуда? Поездили, покатались на нашей шее? Хватит!» Мы стояли и слушали, как над нами издеваются взрослые мамы и тети. А мы-то надеялись!..
Мы теперь равные, говорил я, такие же, как все. Мы теперь не отвечаем за поступки наших родителей, мы им не выбирали профессий — нас тогда еще не было. В статье нового закона написано, что мы теперь не лишенцы… Я с двенадцати лет сам добываю себе на хлеб, я беспризорник. Я привел вам девочку… ей десять лет. Куда ее? На улицу?
Помню, как наступила тишина — и в тишине вдруг голос, спокойный, уверенный, стальной:
— На Лубянку! Там ваше место!
Год назад никто не знал, что у меня есть отец и мать, все знали, что они давным-давно умерли, в голодном двадцать первом году, на Волге. Я помню, как меня стыдили за то, что скрывал, что похоронил родителей: «Кого похоронил? Отца и мать! Где у тебя совесть?! Ты должен их навестить!» И опять я стал виноват. Я навестил их, я всегда навещал их, только тайно, чтобы никто не знал. Меня этому научили.
Сегодняшняя молодежь и представить себе не может, что все это было с нами, с их дедами и прадедами. Открыл, объявил: «Еду к отцу!» А вернулся — телеграмма: папа арестован. Новое ко мне отношение, новый ярлык, опять позорное клеймо.
Присматриваются, что я буду делать, как поведу себя в новых «предлагаемых обстоятельствах».
Я все время об этом думаю. Днем и ночью. Во сне и наяву. Лежу в постели, молчу и думаю. Передо мной станция Аркадак. Привокзальный буфет. Я и отец. Мне двадцать лет. Отцу — за шестьдесят. Первый и последний раз я пил с отцом. Он мне сам предложил: «Я хочу с тобой выпить. Я чувствую, что мы больше никогда не увидимся». Я никак не ожидал услышать от него такое. А он смотрел в стопку и говорил, как заклинание, как молитву: «Запомни: никогда не теряй веру. Никогда с ней не расставайся. Что бы ты ни делал, в деле твоем должна быть вера. С верой и благоговением совершай свой труд, зарабатывай кусок хлеба. Не оскверняй храма своего, храм — в тебе самом, храм — душа наша. Трудись — и воздастся тебе, стучи — и откроются тебе двери познания жизни, ищи — и найдешь… Не обижай людей, ибо в человеке есть Бог. Бог — это человек».
Раны не обязательно остаются лишь после огнестрельного или холодного оружия, раны глубокие, незаживающие остаются от самого страшного оружия. Это оружие — жестокость, отсутствие милосердия».
Евгений Лебедев
