-Вся жизнь!.. Вся жизнь!.. -рыдала она, прижавшись к его груди, и дальше этих двух слов не могла говорить, захлебываясь в рыданиях, не хватало сил сказать, что вся жизнь ее пошла насмарку из за этой проклятой любви, что вся жизнь ее- все эти шесть лет и еще два года, когда они любили друг друга,
— была прекрасна и счастлива, и что она благодарна ему и за те два года и за эти шесть лет, которые прожила с непреходящей болью своей, и что вся жизнь ее пошла и дальше пойдет вкривь и вкось, и что она рада этому, рада, рада, рада, но ничего кроме двух слов не могла она произнести, рыдания душили ее и, выплескиваясь, исторгали из ее души только эти два слова, все что стояло за которыми он отлично понимал, и потому сейчас так нежно целовал ее руки, губы, лицо, мокрое от слез.
-Успокойся, милая, не надо, успокойся, милая,- приговаривал он тихо, словно была она маленьким ребенком, и он убаюкивал ее, и как взрослые, не умеющие обходиться с детьми, не мог найти нужных слов, чтобы убаюкать…
Она скоро взяла себя в руки, отстранила его, прошла в ванную и долго не выходила, приводя себя в порядок, а когда вышла трудно было предположить, что минут двадцать назад она рыдала, и тушь с ресниц ее была размазана по лицу, и она по-детски шмыгала носом.
Он подошел к ней.
-Ты меня не провожай, — сказала она устало, но твердо.
-Таня, ну подумай, что за глупость ты говоришь! Ну почему?
-Я тебя прошу, — сказала она чуть охрипшим голосом, не провожай, — и совсем уже шепотом добавила. — Мне будет еще хуже. Не надо…
Он не ответил.
Она взяла свой саквояж и подошла к входной двери, обернулась к нему, все так же молча стоявшему в прихожей под часами.
-Не удивляйся, что прошло шесть лет и я приехала…
-Я не удивляюсь, — сказал он.
-Может , я приеду еще через шесть лет…
-Ты можешь приезжать, когда захочешь, Таня,-сказал он.
-Прощай, — сказала она.
-Таня…
-Нет, — перебила она его. — Ничего не говори. Ничего не надо. Прощай.
-Прощай, — сказал он.
Дверь захлопнулась за ней, он вздрогнул, и вдруг ясно ощутил, как жизнь, словно песок просачивается сквозь пальцы.
Он подошел к окну и увидел, как она садится в такси на противоположной стороне улицы. Машина тронулась с места, и очень скоро ее красные огоньки растаяли за пеленой дождя.
В квартире после нее оставался слабый запах духов. Он прижался лбом к прохладному стеклу окна.
Был воскресный вечер, половина девятого.
-Ты меня не провожай, — сказала она устало, но твердо.
-Таня, ну подумай, что за глупость ты говоришь! Ну почему?
-Я тебя прошу, — сказала она чуть охрипшим голосом, не провожай, — и совсем уже шепотом добавила. — Мне будет еще хуже. Не надо…
Он не ответил.
Она взяла свой саквояж и подошла к входной двери, обернулась к нему, все так же молча стоявшему в прихожей под часами.
-Не удивляйся, что прошло шесть лет и я приехала…
-Я не удивляюсь, — сказал он.
-Может , я приеду еще через шесть лет…
-Ты можешь приезжать, когда захочешь, Таня,-сказал он.
-Прощай, — сказала она.
-Таня…
-Нет, — перебила она его. — Ничего не говори. Ничего не надо. Прощай.
-Прощай, — сказал он.
Дверь захлопнулась за ней, он вздрогнул, и вдруг ясно ощутил, как жизнь, словно песок просачивается сквозь пальцы.
Он подошел к окну и увидел, как она садится в такси на противоположной стороне улицы. Машина тронулась с места, и очень скоро ее красные огоньки растаяли за пеленой дождя.
В квартире после нее оставался слабый запах духов. Он прижался лбом к прохладному стеклу окна.
Был воскресный вечер, половина девятого.
